Если говорить о революционных событиях нашего времени, то в феномене политической революции произошло очень важное изменение. Из неё практически полностью исчезла идеология. На смену ей пришли образы, имажи. А революционная борьба ведётся не столько за обладание вокзалами и телеграфами, а за обладание символом, картинкой.
Как всегда необходимо определиться с терминами. Революция – это качественное и быстрое изменение политической системы. Структурных политических революций в мире было всего две – Французская и Российская, т.е. таких революций, которые в отличие от Английской революции XVII века перезагрузили не только политическую систему, но и систему социальную, запустив шествие национализма и социализма по миру. Длящаяся сегодня исламская революции отдельный вопрос. Но и поныне политические системы меняются хоть и не кардинально, но зато быстро и насильственно. Хотя бы песок Арабской весны, который засыпал полуфеодальные коррумпированные режимы и вынес на гребень бархана радикальных исламистов, а где-то, как в Тунисе, даже вестернизированную демократию.
При этом революции Новейшего времени были обусловлены идеологически, т.е. элита формировала революцию согласно догматическим тезисам, опиравшимися на разработанные тексты. Ведь идеология – это внешне непротиворечивый комплекс взглядов на политическое, экономическое и культурное устройство общества, обусловленный самой идеологией. Идеологию от мировоззрения отличает уверенность в своей истинности, объективности и обязательности, которая доказывается не эмпирически, а почти теологически. Вспомним известную советскую максиму: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Хорошо, а почему оно верно? Потому что всесильно. Идеология не допускает критики, потому что для этой критики, пусть даже критики незначительной, необходимо занять позицию вне идеологии, что сразу ставит под удар всю её совокупность. Поэтому самые маленькие попущения, как это произошло в Перестройку, могут привести к быстрому обрушению всей идеологии разом.
Если та же Английская революция не имела в предшественниках разработанных политических текстов, а интеллектуалы спорили на теологические темы, то уже Французская революция имела в основании структурированный корпус книг и идей. Ещё яснее это видно на примере Октябрьского переворота, ставшего финалом Российской революции. Т.е. идеология – это явление модерна, подразумевающего заговорческое отношение к революции – создание законспирированной организации, формирование ударного ядра, интеллектуального обосновании своих действий и т.д. Таково было индустриальное общество с его очерченными классами крестьян и рабочих, которым требовалась такая же очерченная мобилизационная идея, тогда как послеиндустриальное устройство общества предполагает занятость большинства населения в сфере услуг. Она в свою очередь предполагает не механический труд фордистского типа, а хотя бы минимальные творческие способности, из-за чего люди в основном работают не с металлическими литьём, а с информацией. В том числе и с образами. Образ же в данном случае, имидж или имаж – это запоминающийся визуальный знак, который формирует вокруг себя ситуацию. Из ситуации рождается вектор действия, который в том числе может быть революционным. У идеологии и образа два главных отличия: идеология подчиняется догме, а образ подчиняется стилю; идеология построена на логике, а имаж-политика на ассоциативном мышлении.
Идеология тоже использует образы, но перед этим идеология проходит долгий путь от интеллектуалов до более призёмлённых интерпретаторов и, наконец, прямолинейных лозунгов, плакатов и примитивных карикатур. Тогда как имаж-политика радикально сокращает этот путь, сразу переходя к образу и практически отказываясь от обуславливающих его текстов. Иными словами, раньше образ был опосредован идеологией, а сегодня он избавился от сковывающих его скобок, став чистым и рафинированным. Вот хотя бы многочисленные ролики, призывающиеся прийти покалечиться и умереть. В этих роликах в тысячу раз меньше слов, чем в идеологических трактатах прошлого. Да и сами текстуальные баталии сегодня интересуют лишь гетто интеллектуалов или поехавших. Перекидыванием лево-правых цитатам занимаются маргиналы, тогда как массе достаточно посмотреть ролик с советской полубедностью и капиталистическим изобилием, чтобы сформулировать своё очевидное предпочтение. Порой всё даже происходит почти без слов – хлёсткая #метка, короткий призыв, запоминающаяся песня, правильно подобранный цвет повязки, логотип, эмблема, модный бренд. Какие идеологические тексты предшествовали волне т.н. «цветных революций»? Никакие. Ничего и никого. Всё, что было это брошюры типа «От диктатуры к демократии» Джина Шарпа, т.е. работы не теоретические, а практические. Это инструкция как, а не почему надо действовать.
К примеру, чем реально обладали протестующие на Майдане? Они захватили станции по фильтрации воды? Контролировали армейские части вокруг города? Захватили ТЭЦ и склады с продовольствием, как того предполагает логика индустриальных революций? Да нет же, за некоторыми исключениями (вроде захвата под конец региональных администраций и начало захвата с 19 февраля 2014 года воинских частей) Майдан физически застолбил за собой лишь несколько центральных административных зданий, т.е. создал плацдарм посреди Киева. Он был нужен не в практическом даже смысле, а для того, что оттуда можно было транслировать образы, являющиеся символическим капиталом. Вокруг этих символов, а не идеологий накапливалось протестное движение. За что оно выступало? Если абстрагироваться от требований идеологических группировок, участвующих в Майдане, то посыл протестующих можно выразить так: «За всё хорошее, против всего плохого». То есть какой-то вменяемой, общей, разделяемой всеми программы (кроме удаления В.Януковича и пути в Европу) не было. Зато был образ, скрепляющий людей воедино – образ свободной, гражданской, протестной, молодой Украины против коррумпированной, отсталой, пророссийской и советской власти. Так образ стал актором мобилизации для послеиндустриального общества. Отсюда «лотосовые», «гвоздичные», «померанчевые» революции – в самих названиях застолблено не что-то социалистическое, а стилистическое.
Стиль объединяет людей, мобилизует их ради идеи, но он же наглядно разделяет на своих и чужих, когда Иной становится Иным не из-за других взглядов или морды, а из-за того, что иначе одет. Известен пример с георгиевской ленточкой, которую сорвали с десятилетней девочки Насти в 2016 году. Понятно, почему так – георгиевская ленточка также стала частью мобилизационного антимайданного протеста «против фашизма» (которого, естественно, нет, но и имаж-политика основывается не на логике), следовательно, тот, кто носит георгиевскую ленточку, тот против Украины. С другой стороны, георгиевская ленточка имеет и неполитическое измерение, ведь люди, далёкие от политики, надевают её просто как знак памяти о ВОВ, необязательно при этом солидаризуясь с товарищем Плотницким. Но тем, кто распропагандирован образами, это неважно – человека сильнее раздражает красная повязка, нежели текст, написанный красными чернилами.
Имаж-политика всегда ассоциативна, потому что массовое сознание шизофазично. Да и шизофренично тоже. Ему не нужны целостные логические построения. Оно их просто не поймёт. Зато оно прекрасно понимает ролики и символы, картинки и песенки, телодвижения и цветовую палитру. Наглядность древнее вербальности. Не зря же без неё не обходились знаменитые бунты прошлого вроде восстания Краснобровых или Жёлтых повязок в Китае. Разница с прошлым в том, что сегодня существует система моментальной коммуникации, опутавшая всю планету. Поэтому удачный образ сразу становится виртуальным, проникает в Сеть и формирует вокруг себя такое же сетевое множество, для формирования которого больше не нужны ни вожди, ни программы, ни даже вопиющая нищета или кризис. Оно, это множество, может внезапно собраться и также внезапно рассыпаться. Разве против современных властей ведут борьбу законспирированные партии подпольного типа? Марксисты? Националисты? Нет. Против властей, годами любующихся политическим штилем, вдруг выступает масштабная, но рыхлая, плохо структурированная масса людей, где находится приют всему политическому спектру и всему спектру социальному. Так происходит, потому что людей ведёт не идеология, иначе они бы подчинялись определённой партии, вождю или программе, а стиль, образ, картинка. К примеру, что кому скажет имя Ваэля Гонима? Кто это вообще такой? А это человек, инициировавший протесты, скинувшие с египетского трона Хосни Мубарака. Он создал в «Facebook» страничку «Каждый из нас Халед Сайд» (замученный египетскими ментами журналист), где призвал к неподчинению. Была ли у восставшей египетской молодёжи единая программа? Нет. Вела ли восставших структурированная партия? Нет. Но образ, выраженный в мученическом лице Халеда Сайда, мобилизовал людей лучше любой идеологии.
Поэтому и революционная борьба перешла из радикальной плоскости, где нужно уметь стрелять и взрывать, к борьбе за производство и обладанием брендами. У украинского Майдана был чрезвычайно мощный бренд, который заимел колоссальную популярность, как на Западе, так и в России. Во многом благодаря этому он и победил. По воспоминаниям участников менты на протяжении долгого времени могли разогнать протестующих и их ударные отряды, но не делали этого, потому что образ Майдана, как людей, сражающихся за свои права и свободу, имел колоссальную силу – силовой разгон просто прикончил бы Януковича. Собственно, так и произошло – радикализироваться Майдан начал лишь после жестокого и неожиданного разгона уже заскучавших студентов 30 ноября, что породило немало слухов о заговоре и расколе украинских элит. Лучшей защитой Майдана были не щиты его сотен, а сам образ Майдан – за него вписались ведущие страны планеты, тогда как за Антимайдан вписалась только Россия.
Но в имаж-политике всегда найдутся противоречия. Так, Майдан удачно представил себя, как молодёжный бренд. Майдан – это молодая, сильная, весёлая, смелая украинская нация, рождённая из дыма и пороха, это неоднократно мелькавший образ молодой украинки с голубыми глазами и золотыми косами, которая то смело идёт в Европу, то пленена злобной Россией. Но ведь украинская нация – это одна из самых вымирающих наций в мире. Население Украины стабильно убывает примерно на 150 тысяч человек в год, тогда как доля стариков непрерывно растёт, а средний возраст составляет чуть более 40 лет. Украина населена объективно угасающим народом, где последовательно сокращается доля молодёжи. Т.е. имаж-политика создаёт мобилизующий образ, который может не просто не сочетаться с реальностью, но вообще ей противоречить.
Или другой пример. Правительство Януковича в нарушении всех процедурных норм приняло «законы» от 16 января 2014 года, направленные против Майдана. По новым «законам» и лицо нельзя было закрывать, и защитные средства надевать, и депутатов можно было арестовывать, и за клевету преследовать, и много чего ещё. Принятие законов оказалось ошибкой, потому что их тут же окрестили диктаторскими и навязанными Россией, следовательно, отсталыми, азиатскими, недемократическими и неевропейскими. Вспыхнули беспорядки, появились жертвы и большую часть законов отменили. Проблема была в том, что многие положения принятых «законов» были гораздо строже, нежели в самой России, а во-вторых, вполне соответствовали законодательной практике ведущих западных стран. Так, в безусловно демократической Германии точно также запрещена защита на митингах, а разрушение памятников, связанных с памятью о ВМВ, карается уголовным наказанием. В Швеции участие в протестах в защитной экипировке карается полугодом заключения, а в Канаде за маски на несанкционированном митинге дают аж до десяти лет. Более того, часть диктаторских «законов» была вновь принята в послемайданной Украине – к примеру, закон о задержании человека на тридцать суток до санкции суда. Но для имаж-мышления это неважно. Оно мыслит не логически, а ассоциативно, где любая репрессалия связана не с Западом, а с Россией, и важно быть не логически правым, а тем, кто держит права на образ.
Можно вспомнить кучу удачных майдановских брендов – Небесную сотню, когда трупы эффектно конвертировали в политический капитал: речёвки про скакания и москалей: «Правый сектор», который Россия превратила в марвеловскую «Гидру»; чёрно-красную и небесно-жёлтую атрибутику и т.д. Во всех случаях образ отслоился от реального объекта и зажил по своим правилам в коммуникативном пространстве. Очевидно же, что «Правый сектор» это организация, занимающаяся контрабандой сигарет, а не переделом миллиардных активов Р. Ахметова.
То есть «Они» отделяются от «Нас» не из-за идеологии, а благодаря символам, культуре, картинкам. Ведь для того, чтобы усвоить политическую идеологию надо хотя бы немного напрячься. Тогда как песня, понятный плакат, яркий, возбуждающий цвет, ленточка определённого фасона – вот что определяет своих и чужих. Стиль стал означать определённые убеждения. Поэтому современные протесты так сильно карнавализированы. Раз выражением политического стала не идеология, а образ, то всё превращается в состязание стилей, в квазиискусство, театр. Причём театр с расписанными ролями: злобный тиран, лукавые бояре, честный народ, предатели, подлая заграница и так далее.
Взаимосвязанное повествование уступило могуществу пульсирующих картинок. Эмоция оказалась сильнее логики – рабочий или национальное меньшинство предшествующих революций вполне осознавали свои интересы. Они знали, что могут получить от Революции. Образ же апеллирует не к рациональному, а к впечатлению, к игре, к движению, к приключениям, к наслаждению, к эмоциям. Поэтому имаж-политика эффективнее идеологии. Образ может заставить участвовать в революции массы людей, которым она объективно не принесёт ничего хорошего. Пример тоже очень прост. Две такие страны, как Беларусь и Армения колоссально зависят от России, зависят хотя бы от дешёвых, нерыночных цен на энергоносители. Но экономическая стабильность, позволяющая молодёжи этих стран тратить офисные зарплаты на западные приблуды, машины и путешествия «почему-то» конвертируется не в любовь к России, а в любовь к Западу. Образ идеальной жизни для этих людей отнюдь не Россия с её «судами и дорогами», а Евросоюз. И когда в этих странах вспыхнут протесты, а они там обязательно вспыхнут, то эти протесты будут полностью прозападными, пусть даже ценою оксиденталистских убеждений будут вполне объективные вещи вроде падения уровня и продолжительности жизни.
В России это неизменно объясняют происками злокозненных сил, мечтающих захватить страну-мечту, тогда как ответ иной. Просто образ России непривлекателен. Он ассоциируется отнюдь не с символом веры современной молодёжи. Ведь образы европейской имаж-политики выстраиваются вокруг расплывчатых, почти иллюзорных координат, которые в самом общем виде говорят о системах рынка, демократии, свободе и социальной справедливости. Причём последний пункт равно присущ и исламистам, мобилизующим людей через символы-образы тех же праведных халифов. Поразительный успех «Исламского Государства» в том числе связан с тем, что оно задвинуло идеологию на второй план и выпустило в Сеть образ – потенциальные неофиты знакомятся не с запутанными решениями шариатских судов и фетвами о том, как нужно носить штаны, а с эффектной и кровавой картинкой.
Имаж-политика не может создать непогрешимую, чёткую систему взглядов. Но этого от неё и не требуется. «Техника государственного переворота» Курцио Малапарте безнадёжно устарела. Сегодня важно захватить не телеграф, а посредством коммуникаций навязать образ, который станет брендом. И даже отключение коммуникаций, как это произошло с Интернетом во время революции в Египте, делает власти только хуже – безынициативный было народ выходит на улицы, чтобы узнать, что случилось. Там он захватывается не идеологией, а образом. Ведь мышление пользователей кликовое и клиповое. Оно руководствуется не длинным, связанным повествованием, а разрозненными знаками, контроль за производством которых означает и контроль за умонастроением свободных, творчески мыслящих пользователей.
Нужно помнить, что у каждого бренда всегда найдутся свои праводержатели.
#ПК_статья
